 Россия давно пытается сменить вектор своего экономического развития. Тема диверсификации экономики активно обсуждалась в 2000 г. в Центре стратегических разработок, где готовился план путинских реформ первого срока. Затем «переход от сырьевой модели к инновационной» стал главным нервом стратегий накануне выборов 2008 г. Тогда прозвучали страшные слова: если не преодолеть зависимость от экспорта сырья и импорта товаров и технологий, мы не обеспечим «ни безопасность страны, ни ее нормальное развитие, подвергнем угрозе само ее существование» (Владимир Путин на президиуме Госсовета). А тогдашний вице-премьер Сергей Иванов говорил так: технико-внедренческие зоны «спасут страну, когда рухнет сырьевая экономика». Это уверенное «когда» дорогого стоит.
Больше всего чиновники боялись технологических прорывов, способных снизить доходы от сырьевых продаж. Масштабы вложений в альтернативную энергетику очень велики, а капитализм (и коммунизм китайского образца) фантастику не финансирует. Технические решения уже есть, а их приближение к порогу рентабельности резко стимулирует субсидии. Шансов оказаться у разбитого корыта с грязной нефтью у нас больше, чем кажется.
Однако в жизни сработала не технология, а политика, причем раньше ожиданий. Лексику модернизаторов и либеральных прожектеров (импортозамещение, новая индустриализация, даже дерегулирование) на ходу осваивают недавние адепты стабильности. Пусть контрабандно и обрывками, но в идеологию вновь проникают сюжеты «модернизации», казалось бы вовсе брошенной на волне консервативной революции, моралистики и глобальной гордыни. Санкции и изоляционизм задвигают нас туда, куда не успели задвинуть сланцевый газ, нефть из песков и новые терминалы.
Эту сырьевую модель вряд ли спасет даже переброска трубы на восток. Но нельзя же строить государственную стратегию на допущении рисков с неприемлемым ущербом. Поэтому так опасны провалы в понимании ресурсной модели и сути ее несырьевой альтернативы.
Основные идеи «новой экономики» вызывают множество вопросов. Понизить ставки, залить кредитами, вдуть пару мегапроектов... Если набор мер, радикально оздоровляющих ситуацию, столь прост, странно, почему же до сих пор руководство игнорировало спасительные возможности. И в какую позу становиться, когда и этот план подъема отечественного производства не сработает?
Программу отличает ненужная скромность в понимании масштабов бедствия и сверхзадачи. Ставку на мегапроекты еще можно обсуждать на дальних подступах к кризису, в условиях работающей модели, когда есть желание ее взбодрить, фрагментарно стимулировать под задел на будущее. Но полномасштабное вхождение в кризис требует уже не избирательной, а фронтальной стратегии. Возрождение собственного производства - проблема, решаемая не проектами и отдельными стимуляторами, а системными институциональными реформами. Простые лекарства не справятся с «голландской болезнью» в стадии метастазов, когда сырьевое проклятие перешло в институциональное.
Это меняет смысл задачи. Бесполезно и даже опасно что-либо стимулировать, если у вас перекрыты сами возможности движения. Это как газовать в пол при намертво заблокированных тормозах. Прежде чем «помогать», государству следует убрать то, чем оно само мешает. Иначе все вливания уйдут в закрома вливающих: аппетиты административной ренты пределов не знают. Реиндустриализация как стратегическая задача (в отличие от «новой» индустриализации) начинается с демонтажа и разгребания того, что хоронило и хоронит свою индустрию.
Система институтов - это не пляж, «вежливыми людьми» здесь не обойдешься. Институциональная среда в стране одна, и чем более она подчинена перераспределению, тем враждебнее производству. До сих пор попытки ее изменить оборачивались полномасштабной и практически открытой войной за государство, которую руководство проигрывало средней и низовой бюрократии даже при готовности обозначить политическую волю. Откуда быть новым победам, если поражения не признаны, а их опыт не освоен?
Институциональные реформы упираются в политику. Теоретически возможно высвобождение экономики в условиях политического зажима (но это не наш случай). Политика тянет за собой идеологию, менталитет, архетипы сознания и отношений, сложившиеся веками опоры на сырье - лен, пеньку, воск, лес, нефть, газ и металлы низкого передела. Если не проработаны гуманитарные и культурные аспекты ресурсной модели, то выхода из нее не будет даже в проекте. А пока государственная культурная политика эти темы аккуратно обходит и готовится воспитывать поколение победителей, героически эксплуатирующих недра и собственную непредсказуемость.
И наконец, проблема исторического размера задачи и дефицита времени. Проект «смены вектора» масштабнее построения плановой экономики или реставрации рынка. Это проблема не разворота, а «колеи», и решается она не годами, а поколениями. При этом «зоны принятия решений» и «точки невозврата» проходятся прямо сейчас.
Дела не будет, пока нет нужного слова. Несырьевая альтернатива как гуманитарный проект у нас отсутствует вовсе, работа со смыслами сведена к пропаганде, а гуманитарное знание задвинуто в худших традициях грубой социальной инженерии.
Александр Рубцов
|
